mastinosite.ru

Серьезно, мне кажется, если и есть сейчас некое поле притяжения, некая активная область семиосферы, подчиняющая себе все прочие области, — она именно здесь, возле графического романа, манги, книжки-картинки или, скажем, фотоэссе — любого из множества разновидностей пограничных, бесконечно вариативных и бесконечно свободных, смелых визуальных текстов.

Я не устаю удивляться сложности визуального языка. Даже если речь о книжке-картинке на пять разворотов, даже если речь о самом простом на первый взгляд комиксе. В 99% случаев при ближайшем рассмотрении окажется, что текст и изображение очень тонко сонастроены, что за каждым «простым» кадром огромное количество вдумчивой кропотливой работы, что выбранный автором формат — не блажь и не дань моде, а единственно возможный путь рассказать именно эту историю.

Как-то писатель Дэйв Эггерс (автор той самой «Сферы», которую экранизировали в одноименный фильм) заявил в New York Times: «Графический роман — не искалеченная кузина обычной литературы, но ее сестра-мутант, которая может все то же, что и обычный текст, а чаще — даже больше». В случае когда мне лень рассказывать подробно, на вопрос, чем же мне так нравятся комиксы, я отвечаю этой цитатой.

Мария Скаф — литературный критик, переводчик, исследователь визуальной литературы. Автор научных публикаций о природе визуальных нарративов и специфике визуально-литературных жанров.

«Уут егуяор уука, яямо яядом с ерелюаатеем — это осень посто! Ууамю, йй понаафисся эа моеель, оаа она исс усшшихх… », — говорит доктор, держа в руках слуховой аппарат. Понять, о чем здесь речь, без картинки фактически невозможно, и Белл делает это намерено. Как сама она вглядывалась в окружающую среду, поскольку зрение ей было доступнее слуха, так и мы вглядываемся в кадр, ища подсказки.

Впрочем, в некоторых случаях при переводе приходилось проводить целое расследование, чтобы узнать тот или иной кадр из старого сериала. Кажется, об американских шоу 70-х я могу теперь рассказать не меньше Энди Гриффита (да-да, он и сам родом из этих шоу).

Конечно, в результате приходится поломать голову, чтобы перевести «bear» и «pear», которые в русском совершенно непохожие друга на друга «медведь» и «груша», и вообще не раз столкнуться с неразрешимыми, казалось бы, отличиями в языках, но с другой стороны, как говорит Сиси Белл, «наши отличия — это наши суперспособности».

Или вот еще. «СуперУхо» — такое простое и односложное на первый взгляд — визуально чрезвычайно насыщено. В довольно разреженном кадре Белл умещает всю Америку 70-80-х с ее магазинами, модой, сериалами, ресторанами, школами и даже радиопередачами. Мы подмечаем обложки книг, кадры из фильмов, пластинки, тв-шоу и постеры на стенах. Сиси цитирует мюзиклы и играет в ролевые игры по Стартреку. И все это насыщенное пространство — визуально. Белл не нужно расписывать, какие именно шоу она смотрела с братом и сестрой — нам достаточно одного взгляда, чтобы узнать капитана Кирка и доктора Спока.

«СуперУхо» полно подобных историй — казалось бы, забавных, но лишь для стороннего наблюдателя. Читатель же оказывается втянут в эти истории по самые уши, и ему уже совсем не забавно, но бесконечно неловко, грустно и даже стыдно. Белл добивается этого одним простым приемом. Сиси не может разобрать, о чем говорят окружающие, и мы вместе с ней.

Белл почти полностью утратила слух, когда ей было четыре, вся история ее дальнейшего взросления — это история вслушивания и попыток разобрать, о чем говорят окружающие. История неловких ситуаций, таких, когда хочется поджимать пальцы в ботинках или спрятать покрасневшее от стыда лицо в ладонях. Вот к тебе подходит твоя одноклассница и сообщает: «Моя брат поймал осьминога»! Ты одобрительно киваешь, улыбаешься и говоришь: «Круто!» — и лишь по странно изменившемуся выражению лица одноклассницы понимаешь, что что-то здесь не так. Конечно не так, ведь на самом деле брат одноклассницы сломал ногу, это ты расслышала неправильно.

Это удивительный пример того, как история требует рассказать себя в формате комикса, того, как форма и содержание так плотно сцеплены, так сильно зависят друг от друга, что уже не разобрать, что первично.

Ну и, конечно, игра слов. Всякий, кто берет в руки «СуперУхо», очень скоро замечает, что жизнь Сиси — это постоянные ослышки и попытки сообразить, почему ей вдруг предлагают выпить козу. В обычной книге такие ослышки тоже могли бы запросто встретиться, но в комиксе они получают дополнительную поддержку, дополнительное измерение. Половина игры вокруг этих ослышек перескакивает на картинку, они банально не срабатывали бы без визуального контекста. Но с ним текст становится смешным и объемным.